Война нас завела в самый центр Европы, в окрестности Берлина, откуда 22 июня 1941 года пришли к нам с черными крестами, на танках и крыльях самолетов с циничной надписью на пряжках ремней «gott mitt uns» (с нами бог) полчища гитлеровских солдат и офицеров, вооруженных орудиями убийства, чтобы уничтожить Страну Советов, захватить ее жизненные пространства на Востоке.

Ни в детстве, ни в ранней довоенной юности мы и не мечтали попасть в капиталистическую Европу, нам было прекрасно у себя на родине в Брянских или Вологодских лесах, на Волге или в степях Украины, в сибирской тайге или на берегах Амура. Для меня красавица Ока с ее сосновыми лесами по берегам была самой лучшей рекой в мире. А ребята из Москвы, Ленинграда никогда бы не поменяли свой город на лучшие города Европы.

Надо признать, что даже в блокадном Ленинграде каждый солдат Красной Армии хотел дойти до Берлина, до логова фашистского зверя, но уже с совершенно другой целью.

Солдатская судьба непредсказуема! Кто бы из нас мог знать, что за тридевять земель от Ленинграда, в ста километрах от Берлина есть городок Нойштрелиц из провинции Мекленбург на берегу большого озера Циркер. Этот город и стал судьбой солдат и офицеров 66-го Гвардейского орденов Суворова и Александра Невского зенитно-артиллерийского Люблинского полка, на счету которого 172 сбитых самолетов противника.

Героическим зенитчикам досталось не лучшее место для проживания после победной весны 45-го года. Край лесов, болот, озер и каналов с теплой «сиротской зимой и сырым дождливым летом».

В ста метрах от озера в городке небольшого местного театра и обосновался полк Героя Советского Союза гвардии полковника Пешакова Александра Степановича.

В окрестностях Нойштрелица боевых действий не было, от войны он не пострадал, только верхушка местной кирхи с крестом болталась на перебитой арматуре. Но следы войны остались: на обочине шоссе, ведущего в Фюрстенберг, валялся истребитель Фокке-Вульф Fw-190, севший на брюхо, в кустах - обломки американского бомбардировщика, да спальный городок Альт-Штрелиц, в пух и прах разбитый американскими бомбардировщиками.

По сохранившимся двум-трем строениям без окон и дверей можно было судить, что кучи обломков древесины, кирпича, штукатурки и обломков красной черепицы совсем недавно были красивыми благоустроенными коттеджами, и в них проживали счастливые немецкие семьи.

Я и мой друг Женя Манюгин попали в этот полк случайно, нас перетащил к себе полковник Плешаков из запасного полка, где мы занимались оформлением наглядной агитации, писали лозунги, плакаты, рисовали портреты маршалов Советского Союза.

В июне 1945 года мы стали полковыми художниками под особым покровительством гвардии полковника. Нас поселили в административном доме в комнатке на втором этаже с одним окном: круглый стол, две кровати слева и справа от окна, две тумбочки. Как особое расположение к нам, на моей тумбочке стоял трофейный радиоприемник «Телефункен» с проигрывателем. Напротив окна в комнатке – дверь в кладовку, в ней тюки разных тканей, трофейный аккордеон, на котором никто не играл, скрипка, ведра, швабры и пылесос, пачки стирального порошка, плитки столярного клея. Ключ висел на гвоздике возле двери. На второй день после вселения на окне появился телефон –   прямая связь с командиром. По штатному расписанию за наглядную агитацию должен отвечать заместитель командира по политчасти, но наш полковник сам обожал художественное оформление военного городка, с замполитом майором Мещеряковым не ладил и вмешиваться в наши дела ему не разрешал. Три дня полковник объяснял нам свои планы, и мы включились в работу.

Повторяю, что полк разместился в городке небольшого местного театра со зрительным залом на двести мест. В большом двухцветном зале была художественная мастерская по изготовлению декораций с целой стенкой выдвижных ящиков с сухими красками, рядом - столярная мастерская с различными деревообрабатывающими станками. В войну в этой мастерской изготовлялись легкие планеры. Детали планеров мы обнаружили на чердаке. Для работы на станках к нам прикрепили молодого паренька родом из Архангельска – Васю, чему он был очень рад. Практически он освобождается от строевой службы и в казарму уходил только ночевать.

До войны Женя учился в Киевском пединституте на филологическом факультете, изучал немецкий и английский языки, свободно владел немецким, понимал английскую речь. Он и нашел в городе связи с малярами – немцами, у которых можно было приобрести нужные нам кисти в обмен на трофейную муку, некоторые запасы которой были у полковника.

В театральном городке разместились штаб полка, артмастерские, личный состав третьей батареи с пушками и бронетранспортерами, медсанчасть, парткабинет, библиотека и пищеблок с кухней и столовой. Зрительный зал театра стал клубом.

На первом этаже служебного здания, точно под нашей комнатой, ст. сержант Лопатин Гриша оборудовал радиоузел, в нем же он и жил, за ширмочкой стояла его койка. Он же был и киномехаником. Первая и вторая батареи с техникой дислоцировались недалеко в немецких казармах. Трижды в день батарейцы со строевыми песнями приходили в столовую.

В июне 45-го солдаты старших возрастов были демобилизованы, их было совсем немного, поэтому полк остался почти полностью укомплектован.

Солдатская жизнь регламентирована уставами и наставлениями. Цель службы одна: совершенствование боевой, политической и физической подготовки. Несмотря на то, что боевые расчеты за годы войны в совершенстве владели зенитными пушками и счетверенными пулеметами, снова с первых дней мирной жизни изучали материальную часть, тренировались отражать налеты самолетов условного противника. Все действия каждого воина должны быть доведены до автоматизма. Ежедневные занятия продолжались с девяти часов утра до семнадцати часов.

Театральный городок располагался на берегу озера. В двухстах метрах от задних ворот находилась лодочная станция, возле деревянного причала гоночные лодки: двойки, четверки, шестерки и одна парусная яхта. В служебном домике хранились весла и различная утварь. В этом домике жил вольнонаемный мастер штукатур-маляр из Киевской области, которого в 42-ом году немцы вывезли для работы в Германии. Он не уехал на родину, там погибла под бомбежкой вся его семья. Сергей Петрович приглядывал за лодочным хозяйством и занимался ремонтом служебных помещений полка.

Летом сорок пятого года в свободное время солдаты имели возможность купаться и заниматься греблей на гоночных лодках, любители пытались плавать на паруснике, но парусом управлять никто не умел, поэтому на свежем ветре яхта переворачивалась, ее прицепляли к двойке и притаскивали к пристани.

Мы с Женей частенько после работы обследовали окрестности, и обнаружили узкий канал, который проходил по восточной стороне города. По левому берегу канала располагались садовые участки. На деревьях висели яблоки, груши, сливы, на грядках росла садовая земляника, ее мы никогда не видели у себя дома. Я до сих пор не могу понять, почему на этих садовых участках мы никогда не видели хозяев. Видимо, сразу после войны они боялись солдат-победителей. Мы аккуратно рвали чудо-ягоду, стараясь ничего не помять, не затоптать. Позднее пробовали груши и яблоки.

Поставив всех мужчин под ружье, Гитлер согнал из всех оккупированных стран миллионы работоспособных мужчин и женщин, заменив ими рабочих и крестьян, отправленных на восточный, а затем и на западный фронт. Кроме того, в Германии скопились миллионы военнопленных, которых так же заставили работать на предприятиях и сельском хозяйстве. После капитуляции фашистской Германии вся эта многомиллионная армия, освобожденная Красной Армией из фашистского рабства, направилась на свою родину. Большими партиями, мелкими группами, пешком, на велосипедах, на захваченных машинах, на подводах день и ночь двигались люди, нагруженные своим скудным скарбом. В Европе началось великое переселение народов.

По правому берегу канала шла дорога, и мы с Женей встречались с группами румын, чехов, сербов, англичан. Все они махали нам руками, что-то кричали и показывали свои национальные флажки.

Однажды, проплывая по каналу, мы увидели группу мужчин, суетившихся на берегу возле костра, на обочине дороги стояли велосипеды с двухколесными прицепами, гружеными чемоданами, мешками и узлами. По флажкам, прикрепленным к велосипедам, стало ясно, что это французы. Они заставили нас причалить к берегу, бросились обнимать, жать руки и пригласили присесть возле костра, на котором кипел чайник и что-то жарилось на большой сковороде. Появились кружки, бутерброды с сыром. Под какое-то торжественное обращение к нам кружки наполнились шипучим вином. Впервые я отведал тогда настоящее французское шампанское. Видимо, они поживились в немецком магазине или ресторане, брошенными хозяевами.

А на сковороде уже что-то изжарилось. На тоненькой косточке белел кусочек мяса величиной чуть меньше вишни. Французы приглашали нас полакомиться лягушиными ножками. Женя съел один маленький комочек, а я отказался. Много позже я узнал, что один вид этих земноводных – зеленая прудовая лягушка Rana esculenta, в переводе на русский язык, – лягушка съедобная. Французы наловили их в канале.

К осени 1945 года интерес к лодочной станции у солдат пропал, а позже обнаружились хозяева этих лодок. Они угнали свою флотилию в другое место.

В сентябре 1945 года командир полка повез меня в г. Потсдам, где дислоцировалась зенитно-артиллерийская дивизия, чтобы посмотреть наглядную агитацию и оборудование учебных классов. Наш 66-ой полк входил в состав этой дивизии, но был придан танковой дивизии во временное подчинение. Там мы провели целый день. Я делал схематичные рисунки художественного оформления подразделений. Особое внимание мы обращали на учебные классы. Вечером, возвращаясь в полк, полковник спросил: «Тебе понравилось?» Я ответил, что сделаем лучше. Моим ответом он остался очень доволен.

В Берлине мы заехали в ресторан для офицеров «Москва». Адъютант полковника снял со своей шинели погоны лейтенанта, прикрепил их на моей гимнастерке и меня свободно пропустили в ресторан. Большой светлый зал, столики с белыми скатертями, тихая музыка, снующие официанты с подносами и гул переговаривающихся посетителей – офицеров. Мы весь день не ели, а тут глаза разбегаются от всяких блюд. Выпили за успех. Среди обилия закусок запомнился копченый угорь, которого мы отведали в первый раз, – вкус отменный!  

Поздно ночью приехали в полк. Для нас с Женей началась ответственная работа. Командир полка ежедневно приходил в мастерскую посмотреть на нашу работу. К 28-ой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции полк преобразился.

Странный был характер у полковника. В качестве поощрения он приглашал солдат и сержантов к себе домой и угощал их выпивкой и закуской, опьяневшего гостя оставлял ночевать. Утором отпускал в подразделение. Пятого ноября он пригласил к себе домой меня и Женю. Там уже собралась компания: начальник штаба капитан Тимохин, начальник артмастерских капитан Танич, командир взвода управления лейтенант Баканов, командир третьей батареи капитан Бойков и начмед старший лейтенант Мельников. Все расселись за большим круглым столом, на котором громоздились бутылки и тарелки с пирогами и всякой другой едой. Впервые мне пришлось пировать в обществе офицеров – всего командного состава полка! Поэтому чувствовал себя неуютно, но никто на нас с Женей не обращал особого внимания: все пили, ели, весело переговаривались, а полковник с тапком в руке следил, чтобы никто не отлынивал от выпивки, грозя этим тапком. Обслуживала стол его жена Валентина, бывшая фронтовая медсестра. Я понял, что эта компания сложилась давно и никакого чинопочитания – все равны.

Поздно вечером все разошлись, а нас полковник оставил у себя ночевать.

Однообразная жизнь солдат нарушалась боевыми стрельбами. После завтрака из ворот нашего городка выезжали Студебеккеры с боевыми расчетами на борту, на прицепе у грузовиков две 37-миллиметровые зенитные пушки МЗА-37, следом – два счетверенных двенадцатимиллиметровых зенитных пулемета на американских бронетранспортерах СУ-М17. Километрах в пятнадцати от города на открытой равнине был полигон с оборудованными укрытиями, артиллерийскими позициями, наблюдательным и командным пунктами. Все как на войне: солдаты и командиры с личным оружием, в касках на голове. Стрельба ведется по коробчатому змею и по большому матерчатому конусу, прицепленному длинным тросом к самолету У-2. Все сосредоточены.

37-миллиметровое зенитное орудие установлено на четырехколесном лафете, опущенном на землю, заряжается обоймами с пятью снарядами, стреляет очередями – только успевай вставлять обоймы! Боевой расчет – семь человек. Боевой расчет Су-М17 – пять человек. Весь день идет стрельба: один за другим сменяются расчеты, самолет периодически приземляется, меняет конус; падает разбитый змей, взлетает новый.

В положенное время в термосах привозят обед. Представитель из зенитно-артиллерийской дивизии с командиром полка проводят разборку учений. Как правило, результаты хорошие. Батареи возвращаются домой с песнями.

Почти еженедельно проходят стрельбы из трофейных немецких винтовок, отрабатываются различные упражнения. Солдаты смеются над «мазилами», завидуют «снайперам». Я убедился, что командир полка отличный стрелок. Стрелять обязаны все: и повара, и писари, и шоферы, и офицеры полка. Мне и Жене стыдиться не приходилось.

После ноябрьских праздников погода окончательно испортилась: пришли туманы, за низкие облака спряталось солнце, мелкие дожди по нескольку раз в день принимались поливать землю. Многие солдаты мучились от фурункулов. Отменены стрельбы. Офицеров стали отправлять в отпуск, чтобы они возвращались в полк уже со своей семьей, а молодым рекомендовали жениться и привезти молодую жену.

Так случилось, что одним из первых отпуск получил гвардии майор Мещеряков, заместитель командира по политической части. Его в полку не любили, он никогда не улыбался, не разговаривал ни с кем по душам, у него совершенно отсутствовало чувство юмора. Замполит политические беседы и лекции произносились газетным языком со множеством цитат, монотонная речь усыпляла слушателей. Увидев дремлющих, подавал команду: «Встать!» О себе был очень высокого мнения.

Из отпуска он вернулся со своей женой, которая носила затейливые шляпки, а на плечах горжетку из чернобурки. У майора был трофейный «Опель Олимпия». Прибывшего в полк молодого солдата-шофера сделал личным ординарцем и водителем автомобиля.

Анатолий жил в одном доме с майором, занимал маленькую комнатушку у одинокой старушки-немки. До призыва в армию он работал фотографом в небольшом городке Подмосковья, поэтому принял полковую фотолабораторию, оборудованную его предшественником, уволенным в запас по возрасту. Лаборатория помещалась в темной комнате рядом со входом в зрительный зал. Видимо, по штату в полку должен был быть фотограф, так как фотоаппарат ФЭД, увеличитель и всевозможные ванночки, красный фонарь числились в полковом имуществе. Майор выезжал на своем «Опеле» редко, поэтому Анатолий большую часть времени проводил в своей лаборатории. Он делал снимки солдат, офицеров, которые те отсылали родным и близким, фотографировал всякие мероприятия, стрельбы и учебные занятия артиллеристов. По инициативе полковника, за отличные показатели в боевой подготовке отличившихся фотографировали у развернутого боевого знамени полка. Фотографии с сопроводительной надписью посылались их родителям.

В седине ноября наш штукатур-маляр Сергей Петрович отремонтировал зрительный зал, мы занялись его оформлением. Над сценой повесили лозунг «Находясь за рубежом родной земли, будьте особенно бдительны! И.Сталин». Написали портреты В.И. Ленина и И.В.Сталина, чтобы разместить их по левую и правую сторонам сцены.

В один из дней этим и занялись. Женя примерял портрет на стене, Вася (наш столяр) стоял с молотком на лестнице, я у входа в зал подавал команды: выше, ниже и т.д. Портрет В.И. Ленина уже занял свое место. Примеряли второй. В это время на пороге входа в зал появился старший сержант Игнатов:

– Иосиф Виссарионович, … так твою мать, когда же ты нас домой отпустишь?»

И тут же голос Мещерякова сзади: «Что вы сказали? Повторите!»

– Я что, я ничего, – проговорил Игнатов.

– Я приказываю, повторите! – настаивал майор.

– Ничего я не говорил! – уже громче повторил старший сержант.

Тогда майор обратился ко мне:

– Повторите, что он сказал!

– Товарищ майор, вы видите, что я занимаюсь делом?

И Васе:

– Забивай гвоздь в левую проушену!

– Ну, партизаны, – с угрозой произнес Мещеряков, – я до вас доберусь!

И ушел.

Паршивая погода с повышенной влажностью сказалась на настроении солдат. Чувствовалась усталость от военной службы. Это сейчас побывавших в «горячих точках» военнослужащих реабилитируют психологи, а в те годы никто об этом и не думал. Конечно же, участие в наступательных боях, длившихся без отдыха месяцами, под бомбежками, обстрелами, постоянное нервное напряжение – все это сказалось на психике воинов. Естественно и завладевшее сознанием всех военнослужащих желание скорее вернуться к гражданской жизни. И, смиряясь со сложившимися обстоятельствами, все продолжали службу Родине.

В середине ноября группа офицеров во главе с командиром и начальником штаба полка отправилась на охоту, вооружившись трофейными ружьями. В буковых и дубовых лесах средней провинции Мекленбург была благоприятная среда для жизни кабанов, на которых во время войны никто не охотился. Вечером охотники усталые, но довольные вернулись с громадной тушей секача. На следующий день повара приготовили борщ со свежим мясом кабана. Каждому в тарелку положили по изрядному куску. Мясо оказалось очень твердым, а вареное сало стало полупрозрачным, словно, стекло. Солдаты старательно грызли свежатину, обед задерживался, а в тарелках остались недоеденные куски. Все решили, что такое мясо только у секача, у свиньи оно должно быть мягче. Где-то через месяц охотники привезли тушу свиньи. Но мясо не было нежнее. На этом охота закончилась.

В декабре объявили постановление ЦК ВКПБ и правительства о том, что 10 февраля 1946 года состоятся выборы в Верховный Совет СССР. По подразделениям группы оккупационных войск объявили соревнование на лучшее оборудование избирательного участка. Под избирательный участок полка отвели здание бывшего офицерского казино, располагавшегося в пятистах метрах от нашего городка. Кроме 66-го зенитного полка, к избирательному участку были приписаны дивизион реактивных минометов и саперный батальон. Оформителями назначили меня и Женю. Из дивизиона нам прислали художника сержанта Григоряна, из саперного батальона – солдата Епишина. Председателем участковой комиссии стал командир взвода управления гвардии лейтенант Баканов. Определились и необходимые помещения участка: агитпункт, зал для голосования, комната участковой комиссии, комната отдыха.

Вся группа оформителей переселилась в здание участка, поставили кровати, принесли посуду. Питание нам обеспечивал наш полковой пищеблок, доставляя еду в термосах.

Вместе с командиром полка составили план оформления каждого помещения, не забыли и фасад здания. И началась работа. Нам предоставили все материалы.

Недалеко от Нойштрелица располагался завод, производивший уже тогда деревостружечную плиту (ДСП) и деревоволокнистую плиту (ДВП) – толстый картон. Мы с Бакановым съездили на этот завод и получили этот стройматериал. У нас в СССР эти материалы стали выпускаться гораздо позднее на оборудовании, полученном в счет репарации.

Гвардии лейтенант Баканов был очень заботливым человеком. Он кому-то доказал, что наша работа с красками очень вредна и добился чтобы нам привозили ежедневно по половине литра молока из подсобного хозяйства. Баловал нас печеньем, купленным в дивизионном офицерском военторге.

Странно, что такое политическое событие – выборы в Верховный Совет СССР – обошлось без участия замполита гвардии майора Мещерякова. За нашими делами следил сам командир полка. Вечерами он заходил к нам, но не каждый день.

Григорян на гражданке немного работал фоторетушером и здорово копировал портреты с фотографии карандашом. Ему было поручено нарисовать около тридцати портретов русских писателей, поэтов, ученых, художников и полководцев для стенда «Первый среди равных». Для зала голосования придумали такое оформление: на центральной стене – герб СССР, справа и слева – портреты В.И. Ленина и И.В. Сталина, на боковых стендах разместить шестнадцать гербов союзных республик на планшетах 150х80 см с каймой национальных узоров.

По избирательному округу, в который входил наш участок, в Совет Союза баллотировался командир 2-ой танковой Армии дважды Герой Советского Союза гвардии генерал-полковник Семен Ильич Богданов. В Совет Национальностей – дважды Герой Советского союза летчик-истребитель, фамилию которого я забыл.

Условия конкурса были очень заманчивы: победителям предоставляется месячный отпуск домой. Поэтому мы из кожи лезли, чтобы победить. Особенно нам досталось в последние дни перед десятым февраля – в это время почти совсем не спали.

Наконец, все готово. Я, одетым и в сапогах, свалился на свою койку. Сквозь сон чувствую, что меня будят, брыкнул ногой, кого-то задел сапогом и услышал голос полковника: «Вставай, комиссия приехала!» Вскочил, протирая глаза.

Группа офицеров под руководством начальника политотдела 2-ой танковой армии осматривает наш избирательный участок. Я в гимнастерке, испачканной краской, отвечаю на вопросы высокого начальства. Полковник Пешаков подбадривает меня жестами руки. В комнате избирательной комиссии, куда меня не пригласили, подводятся итоги. Наш участок комиссия посетила последним. Я и мои товарищи толчемся возле двери. Первым вышел начальник политотдела армии. Он поблагодарил нас за службу, пожал каждому руку и объявил нашему командиру полка:

– Александр Степанович, приказ о предоставлении отпуска группе Ваших оформителей получите через день.

День выборов 10 февраля 1946 года начался с раннего утра. Гриша Лопатин перетащил на избирательный участок всю свою аппаратуру и в 6 часов включил торжественную мелодию – «Широка страна моя родная…!» из кинофильма «Цирк». Лейтенант Баканов встречал первых избирателей на крыльце здания, объявив:

– Избирательный участок открыт!

Весь день между воинскими подразделениями и избирательными участком сновали автомашины, подвозя отдельные группы солдат и офицеров. Соблюдая принцип демократии, приводить воинов строем было запрещено. В избирательной комиссии было много женщин – жён офицеров. Они, сверяясь со списком избирателей, выдавали избирательные бюллетени. Дежурный по залу приглашал избирателей в кабины. В бывшем офицерском баре дивизионный военторг развернул продажу конфет, печенья и ситро. Практически, до обеда проголосовали почти все избиратели, остались только находящиеся на постах или занятые по службе.

В 12 часов вечера избирательный участок закрылся, комиссия приступила к подведению итогов голосования. После этого председатель комиссии отвез отчет в окружную избирательную комиссию. Почти до утра продолжался банкет, организованный для офицеров и их жен.

Через день мы аккуратно сняли все оформления, снесли в отдельную комнату, которую заперли, а ключ сдали в штаб полка. До следующих выборов. Помещение участка осталось в собственности полка. В нем гвардии полковник Пешаков решил устроить учебный центр. К тому времени потенциальными противниками стали бывшие союзники по борьбе с фашизмом – Великобритания и США. Оборудованием учебных классов, конечно же, занялись мы с Женей под общим руководством начальника штаба гвардии капитана Тимохина.

Это был умный, спокойный и красивый человек, он никогда не кричал на подчиненных, в отличии от всех офицеров полка не употреблял нецензурных выражений, обладал чувством юмора, любил шутку. Работать с ним было легко и приятно.

Двадцать восьмого февраля я получил проездные документы, отпускное свидетельство и талоны на питание в дни отпуска. Мой отпуск совпал с отпуском начальника артмастерских гвардии капитана Танича, поэтому до Бреста мы ехали вместе.

Вечером приехали в Брест. Капитану надо было ехать в Гомель, а мне в Узловую Московской области. Танич получил посадочный талон до Гомеля, а на московский поезд мест не было, зато стояла большая очередь. Я проводил капитана до вагона, через пять минут открылось окно, Танич крикнул: «Давай чемодан!», затем высунул руки из окна и втащил меня в вагон. Вагоны были старые, открытые, средние полки сходились вместе, купе оказалось узким. Четыре офицера, занимавшие купе, уложили меня на полки и замаскировали чемоданами. Проводник проверил у всех билеты, но меня, конечно, не заметил. Так я и ехал, имея проездные документы до Гомеля, – «зайцем».

Вместо города лежали одни развалины. Кое-где стояли восстановленные дома. В одном таком домике жили родители капитана с дочерью. Сестра капитана работала на станции, поэтому утром следующего дня она оформила билет до Узловой через Москву. На дорогу мне вручили бутылку водки и полтора десятка пирогов. Мое место было на второй полке, на нижних сидел старый еврей с дочерью. Они собрались обедать, я предложил им водку и пироги. А у них имелось чудесное копченое сало с чесноком. Мы славно пообедали.

С Белорусского вокзала я без приключения доехал на метро до Павелецкого вокзала, у выхода увидел айсора-чистильщика обуви и решил почистить сапоги. Только переставил вторую ногу, слышу сзади голос:

– Ваши документы!

Я вынул отпускное свидетельство и красноармейскую книжку.

– Комендантский патруль Вас задерживает! Вы нарушаете форму одежды.

Шинель-то на мне из английского сукна, офицерского покроя с ясными пуговицами. Старший лейтенант и два молодых солдатика с автоматами повели меня в районную комендатуру. Старший лейтенант передал мои документы дежурному капитану, а меня отправили в КПЗ. Судьба распорядилась встретиться с группой веселых ребят.

Бравый морячок в черной шинели и широченных клешах, которые он успел перешить, узнав, что задержали меня задержали за офицерскую шинель, дал мне четыре крючка:

– Отрежь пуговицы, пришей крючки.

Я так и сделал. Иголка с нитками у солдат всегда есть в шапке. Часа через два всю нашу братву заставили счищать снег с шестиэтажного здания, вооружив лопатами. Сбросили снег, солдат привел нас снова в комендатуру.

В дежурке оказался майор:

– За что Вас задержали? – спросил он у меня.

– Загляделся и не поприветствовал офицера.

            – Впредь будьте внимательнее, – посоветовал майор и отдал мои документы.

В вагоне поезда на Узловую я снова пришил блестящие пуговицы, чтобы явиться к маме при полном параде после трехлетней разлуки.

Ночью поезд привез меня в Узловую. Сдав чемодан в камеру хранения, заглянул в зал ожидания, где на полу лежали десятки пассажиров, ожидавших свой поезд.

Ночью выпал чистый снег, у станционных служащих спросил, как пройти в Дубовку. Никто не знал. Потом пожилая женщина вдруг догадалась:

– Он же спрашивает дорогу на городок!

Железнодорожник с сундучком, видимо, из паровозной бригады предложил:

– Пойдем, я тебя провожу, мне по пути.

К поселку я подходил, когда на востоке зарозовело чистое небо. Впереди увидел сотни столбов розового дыма, поднимающихся в полном безветрии над низкими белыми бараками. Перед крайним бараком мне на встречу шел капитан, я его поприветствовал и прошел мимо. Он остановился и спросил:

– Вы не Анны Александровны сын?

Я ответил утвердительно, и он указал на барак, объяснив, что это школа, в которой живет мама. Она встретила меня на пороге маленькой комнатки, что-то тихо говорила сквозь слезы, прижав мою голову к своей груди. Это была минута огромного счастья. Я случайно остался в живых в кровопролитных боях.

Мне повезло со службой после Победы, я заработал месячный отпуск и после трехлетней разлуки смог встретиться с мамой, которая все эти три года беспокоилась о судьбе своего последнего сына, потеряв на войне старшего.

Дни отпуска пролетели как единый миг. Я познакомился с учителями школы, в здании которой была мамина комнатушка, обошел все улицы поселка, успев побывать в гостях у маминых друзей. Настало время уезжать, учителя организовали вечеринку – благо наступили весенние каникулы.

В Москве я познакомился с Жениным дядей. Фёдор Шиманский был актером Центрального Театра Красной Армии. Посетил квартиру брата нашего сослуживца Кости Соколова – Сергея, который служил в кремлевской администрации, поэтому жил в доме с охраной на улице Горького. Просто так в дом не войдешь – нужен пропуск. Но было воскресенье и Сергей находился дома. Он спустился вниз к охране и провел меня в свою комнату. Мне просто посчастливилось. Комната Сергея была рядом с комнатой Михаила Жарова и его жены Людмилой Целиковской. Их комната была с эркером и из окна Сергеевой комнаты я увидел Целиковскую, которая что-то гладила в этом выпуклом эркере.

В Бресте пришлось почти день ждать поезда на Берлин, поэтому я приехал в свой полк только второго апреля. Встретили меня друзья в нашей комнатке. Я привез нашу московскую водку – устроили ночную пирушку. Анатолий сделал снимок. Фотографию увидел наш полковник и пообещал всех отправить на «губу» суток на пять, но работы в учебных классах было много и обещанный арест не состоялся.

Женя уехал в отпуск первого мая. Я остался один. У командира полка никаких новых планов по учебным классам не возникало. Я решил заняться украшением служебных папок и книг в штабе полка.

Старшим писарем в полку служил старший сержант Новицкий Николай, бывший командир орудийного расчета. Его грудь украшали три ордена Красной Звезды. В ходе одного из боёв на Кюстринском плацдарме на огневую позицию зенитчиков прорвался немецкий бронетранспортер с пулеметами, Новицкий отпустил ствол своей пушки и всадил в бок фашисту полную обойму снарядов (5 штук). В штаб старшего сержанта перевели, когда его предшественник демобилизовался по возрасту. Украсить служебные документы придумал Коля. Начальник штаба капитан Тимохин был в отпуске, и Новицкий захотел сделать ему сюрприз. Я вооружился акварелью и колонковыми кисточками и принялся за работу. Новые обложки я расписывал на стандартных листах ватмана формата А4. Коля их наклеивал на папки и журналы. Получилось здорово.

Вернувшийся в полк гвардии капитан порадовался новшеству. А тут из штаба артиллерии армии приехал проверяющий. Ему тоже понравилась наша с Колей затея. Последовал приказ: «Откомандировать такого-то товарища в распоряжение штаба армии сроком на пять дней».

Ранним майским утром я приехал на попутке в город Фюрстенберг. Чистенькие улицы, покрытые брусчаткой, и одинаковые белые коттеджи под красными черепичными крышами встретили меня тишиной и безлюдьем. Ориентируясь по стрелкам на столбах, ищу штаб артиллерии.

У бордюра тротуара увидел пухлый коричневый бумажник. Открыл, а там толстая пачка марок. Даже вспотел от неожиданности. При дальнейшем рассмотрении, оказалось – кукла: какой-то шутник нарезал газетной бумаги и сверху обернул её единственной оккупационной маркой. Эту приманку я переложил на улицу близ штаба артиллерии.

О своём прибытии доложил дежурному и тот предложил мне подождать начальство в садике на скамеечке под открытым окном. Наконец, стали подходить штабные работники – офицеры. Вижу, один из них показывает находку – тот самый бумажник. Сначала слышу в голосах заинтересованность, затем громкий смех. Через мою голову пролетел бумажник. Я его подобрал и снова положил недалеко от штаба, но уже в другое место. Вернулся на лавочку. Следующего, нашедшего бумажник, встретили оглушительным смехом и все стихло: видимо, игрушку бросили в корзину для мусора.

В штабе артиллерии акварельных красок, конечно, не нашлось. Весь день кто-то их искал в других местах, но без результата. Поздно вечером меня отвезли на машине в Нойштрелиц, но не в полк, а в штаб дивизии. По освещенной улице я отправился в свой полк. Откуда-то вдруг появился капитан.

– Что вы здесь делаете? – обратился он ко мне.

Я объяснил ситуацию. Но тот мне не поверил. Отобрав красноармейскую книжку и командировочное предписание, отвел в какую-то комнату и передал дежурному лейтенанту, приказав:

– В КПЗ до утра, а там разберемся! – и ушел.

Дежурный пояснил, что капитан – уполномоченный контрразведки СМЕРШ.

Лейтенант страдал без курева, а у меня в кармане почти целая пачка сигарет. Сидим, курим. Я попросил соединить меня по телефону с дежурным нашего полка. Объяснил сложившееся положение. Через час за мной приехал Баканов с автоматчиком и меня привезли в полк.

Утром снова был в Фюрстенберге с красками, кистями и ватманом. Три дня работал не разгибаясь. Кормили в офицерской столовой. В полк вернулся с приказом: «Женко Владимиру Митрофановичу объявлена благодатность начальника артиллерии армии». Капитан Тимохин пожал руку.

После Победы мужчин призывно возраста в Германии почти не осталось. Все они оказались в плену у нас, либо у англичан и американцев. Ярые фашисты спешили сдаться нашим союзникам. Разумеется, и семьи фашистской элиты сбежали за Эльбу, бросив свои дома и квартиры. Поэтому в брошенных домах Нойштрелица поселились наши офицеры с семьями. Кроме того, большая городская гостиница перешла в ведение военной администрации. В ней также поселились офицеры. Привычный образ жизни во время боевых действий, когда командиры жили вместе с солдатами, был нарушен. Офицеры приходили в полк по расписанию, а после занятий уходили к своим семьям. В полку оставались только дежурные офицеры. Зато возросла роль младших командиров, старшин и сержантов, которые обеспечивали служебный порядок в подразделениях.

Многие командиры получили офицерские звания, отличившись в ходе боевых действий, не имея специального образования. Им после войны предложили учиться, кто не захотел – увольняли в запас. Для укрепления воинской дисциплины высшее начальство решило заменять командиров, которые за время боевых действий особенно сжились со своими подчиненными, на служивших в тыловых или других частях.

К нам в полк прислали нового заместителя командира полка по строевой части майора Воропаева. С круглым русским лицом, на котором из-под густых бровей смотрели строгие серые глаза, плотного телосложения, в отутюженных брюках и гимнастерке, в начищенных до блеска сапогах. Майор выглядел очень эффектно. На левой стороне груди у него сверкала медаль «ХХ лет РККА». Сразу видно, что всю войну он служил в тылу.

«Я понапрасну ждал тебя в тот вечер, дорогая, с тех пор узнал я, что чужая ты для меня…» В 17 часов – личное время сол